«Мне не скучно, потому что я много работаю»
Марк де Мони, генеральный менеджер, — о строительстве новой площадки, апгрейде менеджмента и музыкальном качестве
— Как вы решили начать здесь работать?
— Я не знаю, насколько мы сами принимаем для себя такие решения. Это такое стечение обстоятельств, разных факторов и сил, что можно сказать — не мы принимаем решения, а нас принимают решения. Меня сюда пригласил Теодор Курентзис: когда он позвонил мне, я работал в Михайловском театре в Петербурге. Мы знакомы давно, еще по Петербургской консерватории, потому что, когда он учился у Мусина дирижированию, я продолжал общаться в студенческих музыкальных кругах и часто ходил на классы просто как наблюдатель, учился вокалу и игре на скрипке, и мы общались.
— Как вы работаете? Кто чем занимается?
— У нас трехсторонний тандем. Тандем предполагает наличие двух балансирующих, а у нас три. Есть Курентзис, худрук и первый руководитель театра, интендант, если использовать слово из немецкой практики. Есть исполнительный директор, управленец, на котором все ведение хозяйства. И есть я, отвечающий за реализацию задуманного Курентзисом, ведающий организацией всего процесса и связующее звено между Курентзисом и исполнительным директором.
У нас трехсторонний тандем. Тандем предполагает наличие двух балансирующих, а у нас три. Есть Курентзис, худрук и первый руководитель театра, интендант, если использовать слово из немецкой практики
— Это отличается от того, что вы делали в Михайловском театре?
— Здесь гораздо более широкий фронт работ. В Михайловском театре я был, во-первых, недолго, во-вторых, занимался маркетингом в более стандартном понимании. Принято говорить, что работать с русскими вообще и с русскими театрами в частности на уровне менеджмента — невероятный труд и вообще дело гиблое.
— А вы как считаете?
— У меня нет европейского опыта, кроме того, что я там вырос. Моя рабочая жизнь — в России. Понятно, что европейский менталитет есть, и он помогает. В смысле менеджмента российский театр, мне кажется, отстал. Приходится модернизировать подходы.
— Как с вашим приходом сменилась политика в театре?
— При Георгии Исаакяне театр был, условно говоря, режиссерским, поскольку он был режиссером и лицом театра, его фронтменом. Если для Исаакяна на первом месте была режиссура, то для Курентзиса — музыка и качество музыкального исполнения. В смысле этого постулата, я думаю, пермский театр уникален среди российских музыкальных театров. Все остальное уже должно держаться на этом.
— А какой из театров вы берете за образец в этом отношении?
— Я не думаю, что есть второй такой и что вообще где-либо так ставится вопрос.
Не знаю, как ставится вопрос в Мариинке, но там слишком большой объем, а когда так поставлен производственный процесс, музыкальное качество порой страдает. Это факт. Курентзису интересно не количество, а сам процесс. Он скорее откажется, и это касается не только собственного театра, но и контрактов за рубежом.
— У вас что любимое, балет или опера?
— Если бы мне пришлось жить на необитаемом острове с одним или с другим, я бы выбрал оперу. Но у меня нет сильного предпочтения, я очень люблю и то и другое. В этом смысле Курентзис тоже уникален, потому что много, скажем так, больших артистов, музыкантов, дирижеров, которые к балету относятся с некоторым пренебрежением. А он совершенно не снобит балет и готов стоять за дирижерским пультом, если есть партитура.
— Что считаете своими главными удачами здесь?
— Я в той или иной степени горжусь всеми постановками, которые мы сделали за этот период, с 2011 года. Но все-таки выделю оперы Моцарта: «Cosi fan tutte», «Le nozze di Figaro» и «Don Giovanni». В смысле музыкального качества это потрясающий уровень. А Моцарт — не в топе русского репертуарного театра. Хорошо это или плохо — быть репертуарным театром, — другой вопрос, но хорошо, что он есть.
Построить музыкальный театр, не уделяя должное внимание акустике, — это глупость, а то и преступление
В смысле балета хорошо то, что удалось разнообразить и продвинуть труппу, которая у нас потрясающа, подвижна, дружественна, кстати. И проект в сторону Дягилева — с воскресением балета «Шут» Прокофьева, который не исполнялся с 1921 года, «Свадебкой» Килиана, где сочетается гений Стравинского, Килиана и Курентзиса как исполнителя, — я тоже считаю удачным, как и переформатирование Дягилевского фестиваля, который, хотя это еще не общепризнанный факт, по афише стоит в одном ряду с ведущими фестивалями Европы.
Если говорить об удаче, о том, как нас воспринимают, например, не только в Перми и в России, но и за рубежом, то моя самая любимая постановка — это «Королева индейцев», которой мы открыли этот сезон с Питером Селларсом, это копродукция с мадридским Teatro Real и с Английской национальной оперой. Из всей зарубежной прессы мне запомнилось два замечания: первое — что такого музыкального качества в Европе уже нигде не услышать, и второе — что до недавнего времени мы вообще не знали, где на карте мира город Пермь, а теперь знаем, что там живут ангелы.
— На чем стоит высокое качество коллектива MusicAeterna?
— На подборе каждого музыканта индивидуально Курентзисом, труде и той химии, которая существует между Курентзисом и ансамблем. Эти музыканты, будучи солистами или имея потенциал солистов, хотят базироваться в Перми и работать с Курентзисом.
— Как далеко простираются ваши амбиции?
— Вот смотрите: принято решение о строительстве новой сцены этого театра. Она будет строиться вплотную к историческому зданию по проекту британского архитектора. Это будет первый за последние 30 лет архитектурно значимый проект театра в России.
Не будем обсуждать архитектурные достоинства построенных театров, на это страшно смотреть, но главное — это абсолютно глухие залы. А построить музыкальный театр, не уделяя должное внимание акустике, — это глупость, а то и преступление. Единственный зал с прекрасной акустикой — это концертный зал Мариинского театра, «Мариинский-3».
Пермский театр оперы и балета по всем формальным признакам — по площадям, по инфраструктуре — станет третьим театром в России, после Большого и Мариинского. Это будет большой комплекс с двумя сценами. Другое дело, что придется провести некий апгрейд труппы.
— То есть?
— У нас сейчас два оркестра и два хора. И довольно компактная балетная труппа. Два оркестра — это MusicAeterna, первый пермский оркестр, и оркестр театра, который был до нашего приезда, который, я бы сказал, среднего качества для российского регионального театра. Мы хотим уровень второго оркестра поднять до уровня MusicAeterna — чтобы к открытию новой сцены, года через четыре, у нас были два равнозначных, равнокачественных оркестра.
— Как вы будете это делать? Работать с ними? Или менять людей?
— И то и другое. Мы в этом году проводим аттестацию и вливаем новую кровь — на полученный грант привлекаем новых музыкантов в этот второй оркестр. Балетную труппу мы хотим удвоить, что позволит нам одновременно гастролировать и обслуживать пермского зрителя. И все это должно сопровождаться апгрейдом менеджмента и всех служб, которые обеспечивают творческий процесс. У нас, оказывается, функцию режиссерского управления выполнял заведующий оперной труппой. Выполнял хорошо, но немного старомодно — по схеме 20-летней давности, когда театр выпускал все новые постановки сугубо собственными силами. А сейчас, когда у нас почти всегда приглашенные постановщики и часто приглашенные артисты, предполагается немножко другой подход. Это естественный процесс, мне кажется, он происходит во всех театрах и не только в театрах.
— Как устроен ваш обычный день?
— У меня есть два режима функционирования: режим присутствия Курентзиса и отсутствия Курентзиса. Курентзис — ночная птица, и это означает, что совещания могут проходить в два часа ночи у него на даче за городом. При этом у меня может быть в 9 утра совещание в театре, поэтому, когда он здесь, режим не очень щадящий. В любом случае я очень часто в театре вечером, потому что смотрю спектакли. Мало того, я стараюсь ходить на репетиции. В этом суть моей работы — ведь помимо всяких мелких проблем, которые возникают, нужно жить тем произведением, которое ты выпускаешь, понимать, как складывается, надо ли повлиять на этот процесс. Это и обязанность, и прерогатива, и привилегия продюсера. Потом — хочется с артистами быть в контакте, потому что они есть смысл существования театра. И помимо того, что это всегда приятное общение, я сам думал стать музыкантом и мне это близко.
Когда я начал узнавать об истории театра и возникновении театра, я, конечно, был поражен, потому что есть некоторые свидетельства о том, что этому городу скоро 300 лет: музыкальная театральная жизнь здесь была уже в конце XVIII века
— Как складываются ваши взаимоотношения с местными властями?
— Я думаю, что театр — абсолютно градообразующее предприятие. Я бы сказал, основное — даже когда этот город назывался Молотов и был закрытым центром оборонной промышленности. Когда я начал узнавать об истории театра и возникновения театра, я, конечно, был поражен, потому что есть некоторые свидетельства о том, что этому городу скоро 300 лет: музыкальная театральная жизнь здесь была уже в конце XVIII века. Я не знаю, какие есть еще примеры театров, построенных на частные деньги, — по-моему, это вообще первый. И это удивительно, потому что Пермь никогда не была столичным городом. Река, Урал, Mining industry, Строгановы, город торговых складов, бревен и так далее. Почему именно здесь возникла эта инициатива и почему люди за это заплатили, в том числе и дедушка Сергея Дягилева, который был одним из главных спонсоров строительства театра, — это удивительно.
— Чем вы заняты кроме работы?
— Мне не скучно, потому что я много работаю. Я на таком этапе жизни, когда мне не нужна столичная суета. А работа во многом заключается в выстраивании наших отношений с зарубежными партнерами.
— Вы такой двойной агент?
— Да, Ми-6 меня называют в театре.
— Это похоже на правду?
— По-моему, не очень. Но я Кембридж закончил, отделение славистики, так что все на это указывает.
