— Расскажите, как начиналась «Гроза»? Чем она была для театра?
— Это была давняя мечта Яновской, еще со времен ЛГИТМиКА. Именно «Гроза». И когда она пришла в ТЮЗ, то через два или три года начала репетировать — это был буквально ее второй или третий спектакль, с другими артистами, еще до нас. Я не знаю точно, что там произошло, спектакля не было, но она эту идею не оставила. Насколько я понимаю, она ждала Катерину — не было у нас Катерины в театре. Мы дождались Юлю Свежакову, появилась надежда, и мы сразу начали репетировать. Единственная проблема была с Кабанихой — но нам повезло, что по старой дружбе Яновская позвала Эру Зиганшину, мужа которого они с Гинкасом знали еще по красноярским временам.
— А вы как стали Тихоном? Это ведь неочевидное распределение.
— Я помню первое впечатление: я откуда-то приехал, мне позвонили и сказали, что надо быть в театре в 11 часов. Я даже не знал, что будет репетиция «Грозы». У нас в театре есть принцип внезапности — стараются, чтоб до последнего никто ничего не знал. И, пробегая мимо доски, я взглянул на нее и увидел себя в роли Тихона. Я был удивлен, потому что у меня совершенно другое представление о герое. У меня тоже есть своя история, связанная с «Грозой». Я в юношестве жил в Питере и занимался в Театре юношеского творчества. Восемь лет отдано мной этому коллективу, и это был такой серьезный период в жизни, который, собственно, сподвиг меня на выбор этой профессии. Так вот в ТЮТе в течение двух лет мы со старшими ребятами, педагогами-общественниками, репетировали «Грозу», и я — Бориса. Поскольку мы долго и упорно работали над этим материалом, то я знал пьесу наизусть и представление о Тихоне у меня тоже было — такое, как в школе учили: размазня, маменькин сынок, алкоголик, никчемный, раздавленный человек. Поэтому, когда я себя увидел в распределении, понял, что это уже решение. Я подумал, что Яновской, видимо, нужен не просто маменькин сынок.
Продолжаем, и тут я понимаю — мы совместно с Яновской к этому пришли, — что это человек, который очень сильно любит Катерину
— И какая история вырисовывалась с вами в роли Тихона?
— На первой же читке возникло странное ощущение — читали сцену прощания, когда он в Москву уезжает, я дохожу до фразы «Не заглядывайся на парней». Там все шутки, а эта фраза немножко вышибает — он не может ее сейчас сказать. Повисает пауза, и маменька заставляет его это сказать. Продолжаем, и тут я понимаю — мы совместно с Яновской к этому пришли, — что это человек, который очень сильно любит Катерину. Из ремарки Островского про то, что во время признания Катерины в измене Тихон пытается ее обнять, выросло понимание образа человека, который глубоко и сильно любит свою жену. Взрослый мужчина попал в ситуацию, когда он любит свою жену и любит свою мать. И в первой же сцене было заявлено противостояние — он буквально находился между мамой и женой, и они его тягают, каждая к себе. Эта мучительная любовь-метание между двумя женщинами и приводит его к трагическому финалу.
— Время в спектакле не было никак маркировано, а чувство, что перед тобой — современники, было очень острым. Как этого добивалась Яновская вместе с вами?
— Там не было заявленного времени — никакого XIX века, никакой современности, но это была наша провинция — стоит отъехать куда-то в глубинку, и можно найти такой городок. Задача была, насколько я понимаю, сбить школьное представление о «Грозе», которое с легкой руки «партийной» установки Добролюбова про «луч света в темном царстве» забивается гвоздями. А Яновская хотела посмотреть на пьесу своим, свежим и современным, живым взглядом.
Работали методом «кнута и пряника»: у нее есть четкое представление, кто есть кто, и, если артист улавливает ее направление, он начинает сам развиваться и находить какие-то вещи. Со мной как в начале определились, кто этот Тихон и какие у него задачи, так она мне и позволяла существовать, поправляя. А с образом Катерины было сложно, потому что для Свежаковой это была первая роль, и очень трудная. Яновская очень последовательно, скрупулезно уводила образ Катерины от привычного, и для Юли это было первое столкновение с такой серьезной режиссурой — она на этом спектакле прошла школу.
— А что значила «Гроза» для вас как для команды? И была ли там команда, как казалось со стороны?
— У спектакля была счастливая судьба — мы с ним ездили и в Авиньон, и на БИТЕФ, и в Тбилиси, и в Америку, то есть он попал в «формат». Одно время у меня лично это был единственный спектакль, который много ездил. В «Грозе» у нас сложилась очень приятная команда, и то, что мы работали с Зиганшиной, тоже была школа.
Работали методом «кнута и пряника»: у нее есть четкое представление, кто есть кто, и, если артист улавливает ее направление, он начинает сам развиваться и находить какие-то вещи
Два года назад встал вопрос, жить дальше спектаклю или нет. Это был сложный очень момент и для Яновской, и для нас. Общим решением спектакль сняли, просто все немного выросли — Свежаковой последнее время сложно было играть практически девочку, открытую и очень юную. Хотя для Яновской это был удар.
— Вы с Генриеттой Яновской меньше работаете, чем с Камой Гинкасом — почему так?
— Так у нее и спектаклей меньше. Все-таки необходимость вести театр и руководить им отнимает у нее очень много сил. Ты в семье-то пытаешься наладить отношения, а тут у тебя 50 человек артистов — и каждый со своим характером, претензиями и эмоциями. Все время возникают проблемы, вводы-приводы, необходимость доделывать за режиссером, который начал репетировать и не справляется. Громадное количество спектаклей доделывалось Яновской за две недели до выпуска. Мне приятно и радостно, что вместе с ее новым спектаклем «С любимыми не расставайтесь» в театр входит что-то свежее, молодое, насыщенное. И я понимаю, что для молодежи, которая приходит в театр, очень важно и полезно с ней поработать.
— А как бы вы описали ее режиссерский метод?
— Она умеет подсказывать какие-то такие вещи и детали, о которых ты даже не догадывался. С Гинкасом в этом смысле проще — у него в голове уже есть спектакль, и он знает, чего хочет от артиста. А у Яновской есть замысел спектакля, есть ощущение того, что она хочет, и все сочиняется на репетиции. У нее нет выстроенной мизансцены — она ищет ее вместе с артистом. Иногда это копание бывает мучительным — одна сцена может репетироваться месяц, а это всегда тяжело для артиста. Гинкас — режиссер-диктатор: он может дать свободу импровизировать, но знает, чего хочет. А для нее важно совместное сочинительство. Так сочинялась и «Гроза» — по ее замыслу, но все равно все вместе. Она вообще не любит, чтобы артист отсутствовал на репетиции: даже если репетируется не твоя сцена, все равно все сидят и смотрят. И часто, чтобы отрепетировать сцену и понять, что в ней должно произойти, проходят предыдущие. Это тоже всегда нелегко, потому что каждый раз ты должен вступить в ту же воду. Но именно здесь и именно так меня воспитали и сделали артистом.
