«Быть интересным зрителю не вообще, а сегодня»
Михаил Сафронов, директор екатеринбургской Музкомедии — о театре-холдинге, «закоперщиках» и бриллиантах
— Как устроен екатеринбургский Театр музкомедии? Кажется, в нем есть все, даже современный танец. Для чего так?
— Наш театр уже 15 лет работает как театр-холдинг. У нас есть группа «Изумруд» — коллектив народных инструментов мирового класса. Они были заняты, скажем, в спектакле «Девичий переполох», первом из наших «масочных» номинантов. Или нам каждый раз где-то чего-то брать, или же у нас есть свои. Сверхзадачей было иметь и использовать свое. И для музыканта тоже важно, когда он не просто концертирующий балалаечник, но понимает природу театра, знает, где и когда в спектакле звук подать. Вот поэтому и было принято решение взять в штатное расписание ансамбль выпускников нашей уральской Консерватории. Мы ими безумно гордимся, как и Сергеем Смирновым с его «Эксцентрик-балетом», которые, когда я пришел в театр, пытались найти себе хоть где-то пристанище.
— А как современный танец живет в структуре Театра музкомедии?
У меня есть друг — вот когда он пишет мне письма, то перечисляет сначала все мои должности: секретарь Союза театральных деятелей — и пошел-пошел. А в конце одна строчка: «Дорогой друг, мы давно не виделись
— У нас есть международный фестиваль «На грани», где мы на базе нашего театра показываем все премьеры года и международные спектакли. Но и в наших спектаклях очень много современного танца, и вот этот почерк, как в «Силиконовой дуре», не выполнят артисты с балетным менталитетом и в пачках. Мы не представляем, как «Мертвые души» работали бы без «Эксцентрик-балета». Их самостоятельный авторский театр внутри холдинга и участвует в наших спектаклях, если это необходимо.
— У вас куча должностей — а что главное?
— У меня есть друг — вот когда он пишет мне письма, то перечисляет сначала все мои должности: секретарь Союза театральных деятелей — и пошел-пошел. А в конце одна строчка: «Дорогой друг, мы давно не виделись».
— Но театр главное?
— Был, есть и будет. Мне уже немножко тяжеловато, и некоторые свои должности я передаю молодым. Пытаюсь, по крайней мере. Самое главное же — региональный СТД, где приходится крутиться, потому что должность выборная.
— У вас активный СТД?
— У нас миллион кабинетов, и все они загружены — это раз. Мы не успеваем составлять графики, где кого впустить, а кого выпустить. Два — у нас совершенно замечательный Дом актера, там идет жутко бодрая жизнь. Мы знаем, что творится в каком театре, даже маленьком, где что надо пробивать и где какие проблемы. Я очень доволен, потому что все кипит и мы закоперщики главные.
— Закоперщики — это как?
— Застрельщики. Уральское слово.
— Коляде построили театр?
Я абсолютно далек от идеи директорского театра. Я живу и работаю в этом доме только потому, что есть Кирилл Стрежнев. Потому что управлять театром, художественной частью, должен творец. Я на этом стою, какие бы амбиции у меня ни были
— Все вместе сделали. Здание замечательное, и я очень рад, что у Коли оно наконец будет. Мы с ним начинали вместе — делали фестиваль «Коляда-Plays», я был тогда министром культуры. Первые книжки его издал. Поэтому Коля всех поносит, только меня нет. Мы ему костюмы даем — у меня миллион костюмов, они никогда не будут использованы, почему не дать? Пусть перешивают, это ж экономия какая — а для Коли особенно, потому что он в основном с помойки все берет.
— Почему вы пошли работать в театр?
— Я сначала ушел в Москву, когда выбрали губернатора Росселя, он начал чистить команду и всех новых поставил. Он решил, что я ему не пригожусь, и меня отправили работать в Министерство культуры России, где я возглавил региональное национальное управление культурной и досуговой политики. Поработал немного.
А через полгода мне предложили вернуться и возглавить Театр драмы. Я человек театра, поэтому воспринял это вприпрыжку. Москва была не для меня, я за эти полгода видел такого, чего не пожелал бы никому: пустые кабинеты и засаленные двери, и никого, ничего не добьешься. Приехал, и меня сделали директором любимого моего Театра драмы. Он был тогда знаменит по всем параметрам — и актерскими, и постановочными, был любим Ельциным, и все гости Свердловска всегда были здесь. А в Музкомедии тогда были плохи дела, зарплату не выплачивали и мне сказали: «Кто сможет его поднять? Думай». Я честно и нахально признался: «Только я».
— В Музкомедии труднее пришлось?
— Труднее. Я, во-первых, не музыкальный человек, а театральный, закончил белорусский институт. Надо было пройти азы, ведь директора-дурака провести на мякине ничего не стоит. Надо было освоить все эти тонкости, но я делал это с удовольствием. 15 лет прихожу и сажусь в это кресло в 9 часов утра.
— Когда вы наполучали «Масок», это помогло театру?
— Не просто помогло, а дало авторитет. Важно и что зритель принимает театр, и что коллектив видит результат своего труда, потому что его оценили критики. Это Москве и Питеру ничего не надо, они «Маски» как семечки щелкают, а мы дорожим каждой этой победой. И изначально говорим — ориентируемся или не ориентируемся на «Маску». Вот только что выпустили «Яму» Нины Чусовой.
— Ориентируетесь?
— Ориентируемся. Мы два сезона не получали ничего и очень жалеем, что «Скрипач на крыше» не был оценен. Вопросов нет, но мы всем доказываем, что это произведение достойно большей оценки.
— Какой у вас любимый спектакль?
— «Екатерина Великая», потому что я там впервые как продюсер выступил. Я там знаю каждую интонацию и скрип. И когда вижу, что что-то не так и недоработали, — я такой разнос учиняю! Идет шесть лет с аншлагом — и не бывает, чтоб хоть одного билета не продали.
— Кто в театре главный, вы или худрук?
— Я абсолютно далек от идеи директорского театра. Я живу и работаю в этом доме только потому, что есть Кирилл Стрежнев. Потому что управлять театром, художественной частью, должен творец. Я на этом стою, какие бы амбиции у меня ни были. Директор единолично распоряжается кредитами, но я должен либо убедить его в чем-то, либо подчиниться его воле. Идти нужно только вместе. За 80 лет нашего театра сменилось всего три главных режиссера, это о чем-то говорит.
— А как началась эпоха Стрежнева?
— Я был министром тогда, мы поехали в Санкт-Петербург и нашли там Стрежнева. Он поставил у нас дипломный спектакль и дальше поехал сюда работать — в неплохой театр, между прочим. Салазки были хорошо смазаны, и они пошли. Это уникальный человек, потому что кадры в театре — его ученики или те, кто прошел с ним близкую лабораторную работу. Поэтому я готов все для него делать — если он будет доволен, все будет нормально в театре.
— Как у вашего театра складываются отношения с властями?
Цензуры у нас вообще нет: мы ниже пояса не шутим. Если можно обойтись без слова «жопа», мы обойдемся, но мы не обойдемся там, где это влияет на художественный результат. Поэтому у нас много спорного и связанного с сегодняшним днем — мы этим дорожим
— Этот театр всегда был обласкан властями — в первых рядах всегда сидели директора магазинов, баз, вся номенклатура. Ну и Ельцин — вроде бы такой серьезный человек, но любил театральное искусство. Попробовал бы кто из начальства на премьере не быть! Это было большое подспорье творческим работникам — цепная реакция, городские власти потом ходили. Сейчас театр никому не нужен. Я не знаю, как сейчас у нас будет с нынешним — но он человек молодой и интересующийся, поэтому, думаю, все будет хорошо.
— Цензуры нет?
— Цензуры у нас вообще нет: мы ниже пояса не шутим. Если можно же обойтись без слова «жопа», мы обойдемся, но мы не обойдемся там, где это влияет на художественный результат. Поэтому у нас много спорного и связанного с сегодняшним днем — мы этим дорожим. Человек выходит с «Мертвых душ» и думает, что это как будто про нас. Мы стараемся быть интересным зрителю не вообще, а сегодня. Говорить не о мировом, вечном, прекрасном, а дать людям сегодня тему для размышления.
— Сейчас все строятся. А вы хотите?
— Для нас строительство нового театра — это как воздух. Но пока я понимаю, что столько денег область найти не может, а добиться, чтоб Федерация включилась — дохлый номер. Так что сначала Серов, Каменск-Уральский, а третьим номером будет Музкомедия. Одних костюмов у нас миллион — мало нам места.
— А если костюмы использовать второй раз?
— Какой дилетантский взгляд! Неужели я перекрашу «Летучую мышь» для другого спектакля? Это «Антигону» можно и в холсте, и хоть как, а у нас если вышла актриса и на ней горят камни, так это Swarovski! Иначе как понять, что это миллионерша?
