«Для Богомолова очень важно развернуть театр и Шекспира в нем лицом к нынешнему мироощущению, далекому от гармоничного совершенства. Наполнить современными ритмами, что скажется в языке, пластике и даже преломлении сюжетных ходов. Избавить от «костюмной» красивости, сантиментов и лирической умиротворенности, на смену которым идут жесткость, граничащая с жестокостью, и достаточно злой взгляд на мир, не лишенный, впрочем, саркастического ехидства, замешенного на самоиронии».
Ирина Алпатова, газета «Культура»
«В этой радостной лихорадке растворена вчерашняя жестокость — и та, что есть у Шекспира (когда Клавдио обвиняет Геро перед алтарем в неверности — здесь готовность Клавдио поверить клевете стопроцентно оправдана войной, где человек привык терять и ожидать худшего), и та, что добавлена нашим веком. Произнося текст благородного отказа от вызова старика на дуэль, Клавдио одновременно бьет того — и бьет ногами. Совершенно хохмаческая, переполненная пьяными шуточками сцена допроса слуг предателя-принца поставлена, как и положено, в эксцентрическом ключе — но вот только эксцентрика уж больно страшненькая, по ходу дела одному допрашиваемому отрезают язык, другому — ухо. (Огромный розовый язык смотрится нелепо в руке стражника, и пленник рыдает вполне комически, но все равно, знаете ли, мороз по коже.) И жестокость эта так буднична, так органична в спайке с этой лихорадочной радостью жизни, что от спектакля остается ощущение абсолютной правды, что так редко бывает нынче на театре, даже когда режиссеры берут пьесы и более приближенные к сегодняшнему дню».
Анна Гордеева, газета «Время новостей»
«Богомолов словно бы ставит не раннюю трагедию Шекспира, а его же тронутых декадансом «Троила и Крессиду», а еще — немного лукавого Мариво с его непостоянством чувств и изменчивостью желаний, а еще — любимых своих абсурдистов. Военно-полевой роман то и дело превращается у него в криминальное чтиво, трагедия — в триллер, гротеск — в гиньоль. Но посреди всех этих жанров искалеченные души его героев все же жаждут сострадания и тепла. И мужчины в финале опять уходят на войну, и бабы опять рыдают…
Несмотря на очень современный строй этой постановки, она сделана в русле не нынешней европейской, а скорее классической интерпретационной режиссуры. Богомолов не переписывает, подобно столпам современной режиссуры Михаэлю Тальхаймеру или Люку Персевалю, наново классический текст, но стремится постичь его с помощью глубокого погружения. Ищет смысл на дне пьесы и пытается вытащить его на берег, по возможности (конечно же не всегда без потерь) миновав многочисленные рифы. Он уверенно плывет старым стилем в новых культурных обстоятельствах. И по всем признакам это уже не просто увлекательное, но и большое плавание».
Марина Давыдова, журнал «Итоги»
